Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
железнодорожному полотну снова подступила высоковольтка. Взгляд Шурупа перебегал от мачты к мачте, ему казалось, что они не стоят на месте, глубоко врытые в землю, а торопливо шагают куда-то, переставляя свои заостренные книзу «ноги». Одна еще только переступила через проселочную дорогу, а другая уже идет вспаханным полем, и на черной земле четко белеют ее бетонные башмаки. Следующие две опоры забрели в подросшую озимь, и ветерок полощет у их ног шелковистую зелень хлебов. Еще две другие пошагали кочковатым лугом, догоняя тех, кто впереди. А те уже спустились в глубокий распадок, закипающий кучерявым лозняком, и видно, как идут они долиной, по пояс утопая в зарослях. И вот уже мачты шагают по деревне, широко простирая траверсы-руки над домами и скворечнями…
Мчится поезд наперегонки с опорными мачтами, никак не может обогнать их торопливый бег по земле, и Шурупу пришлось высунуться из вагона, чтобы видеть те, что шагают далеко впереди, на самом горизонте, постепенно голубея и дрожа в струящемся воздухе. Поезд будет мчаться целый день, и все равно мачты придут в город первыми.
«А все-таки быстро мы управились», — горделиво думал Шуруп. Он знал «в лицо» каждого из этих стальных великанов от Терехова до Старой Засеки — на всем участке своей бригады. Вспомнилось, как по мартовскому распутью лазили по колено в ледяной каше, как на пустых бочках из-под солярки переправлялись через затопленные овраги, как жгли костры и сушили спецовки, и у него затеплилось к ребятам из третьей монтажной доброе чувство братства. Вспомнил и начальника участка Фролова. Хороший все-таки дядька! Это он первый в шутку назвал его Шурупом.
На ближайшей станции Шуруп купил за двугривенный теплую пшеничную лепешку на меду и вернулся к своему столику. Там уже сидел тот самый парень, что спал над Шурупом. Взлохмаченный и заспанный, позевывая и скребя грудь сквозь расстегнутую рубаху, он глядел в окно сонно-невидящими глазами.
— Здорово идет, а? — сказал Шуруп, кивнув за окно. — С ветерком!
— А-а? — переспросил парень.
— Быстро, говорю, едем.
Парень посмотрел в окно, но не ответил. Казалось, он все еще находился в дремотном оцепенении.
— А я в Старой Засеке сел, — сказал Шуруп, с аппетитом уминая лепешку. — Ты спал, не видел. Там наша бригада работает. Линию тянем. Вон, видишь, мачты? Это мы тянули.
Шуруп покосился на соседа, чтобы видеть, какое впечатление произведут его слова. Все-таки не каждому доводится работать на высоковольтке. Этот небось какой-нибудь каменщик или штукатур.
— Чего тянули? — спросил парень.
— Да ты что, глухой? Линию, говорю, тянули. Провода. Видишь в поле?
Парень с испуганным непониманием глядел в окно. — Это вон те, железные?
— Ну да. Знаешь, какие высокие? Я лазил. Провода с палец толщиной. Это они отсюда паутинкой кажутся. Мы их сначала трактором по полю вытягивали. Руками ни за что не вытянешь. А потом лебедками к траверсам поднимали. Если от самой первой мачты считать, так, может, целых сто тонн провода в небе висит. А мачты несут его вон как легко. Будто это им пара пустяков.
— А зачем они? — спросил парень заспанно-пресным голосом.
— Как зачем? — удивился Шуруп. Он даже перестал жевать лепешку. — Ты что, не знаешь, зачем провода тянут?
Парень посмотрел на Шурупа боязливо мигающими глазами, словно ожидая, что его ударят.
— Чудной, — пожал плечами Шуруп. — Это же электричество: свет, энергия.
Первый раз Шуруп видел человека, который не знал, для чего существует электричество. Это было так странно, будто перед Шурупом сидел доисторический, пещерный житель. В парне и на самом деле было что-то пещерное: замутненные сонной одурью глаза глядели без интереса, будто перед ними не было ничего такого, на что стоило посмотреть; на пухлых щеках и скулах неприятно кучерявилась жидкая бородка.
— Ты где работаешь-то? — спросил Шуруп.
— Отстань! — озлился парень. — Чего привязался?
— Да ты что? — удивился Шуруп. — Нужен ты мне больно!
Шуруп, обиженный, решительно отвернулся к окну. «Темнота», — презрительно подумал он о парне.
Над старушкой заворочался полушубок, и из-под него высунулась голова.
— Принеси-ка водицы, — сказала голова парню.
Парень поднялся, раскачиваясь от толчков вагона, побрел в тамбур.
Дюжий краснолицый мужчина, по самые глаза заросший рыжей стерней, сопя, слез с полки, сунул ноги в резиновые сапоги, подошел к Шурупу.
— Новый пассажир? — сказал он, оглядывая Шурупа красноватыми опухшими глазами. — Далече путь держишь?
— Домой еду.
— Так, так… Откуда?
— В Старой Засеке сел. Там наша бригада сейчас стоит.
— Тракторист, стало быть?
— Монтажник. Линию тянем.
— A-а!.. Трудишься, значит?
— Ага, работаю. В отпуск еду. Пять дней дали.
— Это дело хорошее, — ободрил рыжебородый. — А я, брат, от всякой должности отстранен. Видишь?
Рыжебородый вытряхнул из рукава пиджака деревяшку, окованную на конце железным обручем. В торец деревяшки был вбит железный крючок.
— Рад бы помочь обществу, да не могу, — сказал рыжебородый. — Как оттяпало под Смоленском, так больше и не выросла.
Шуруп с внутренним содроганием посмотрел на железный коготь, в нем шевельнулось сострадание к этой нечеловеческой, мертвой руке и к ее владельцу. Он покосился на другую руку рыжебородого, но на плечах у него висел внапашку полушубок, и другой руки не было видно.
Пришел парень с водой. Рыжебородый наклонился, ухватил стакан зубами и, постепенно поднимая его, высосал воду сквозь усы и зубы. Пролитые струйки воды сбежали по подбородку, растеклись по волосатой груди и отворотам полушубка. В эту минуту рыжебородый походил на огромного циркового медведя, который демонстрировал публике питье патоки из бутылки. Шуруп видел такой номер в одном заезжем цирке на базарной площади.
— Так вот, брат, и живем, — сказал рыжебородый и вытер усы концом деревяшки. — При случае и штанов не снимешь.
Шуруп не ответил. Говорить было нечего. Он уставился на свои подснежники, стоявшие перед ним в стакане.
— Может, найдется рублишко инвалиду Великой Отечественной войны? — спросил безрукий глухо.
Шуруп с готовностью полез в бушлат за деньгами. Это хоть как-то отпускало его сжавшуюся в комок, чем-то виноватую совесть. Он достал пачку трешек, порылся в ней, отыскивая рубль.
— У меня рубля нет, — сказал он и покраснел, сообразив, что сказал глупость.
— Давай трешку, — сказал рыжебородый. — Клади-ка ее сюда.
Шуруп запихнул три рубля в карман полушубка.
— Не жалеешь, что дал трешку участнику Великой Отечественной войны? — сказал рыжебородый, плечом поправляя полушубок.
— Ну что вы! — смутился Шуруп.
— И никогда не жалей, — наставительно сказал рыжебородый. — Сегодня я у тебя прошу, а завтра, глядишь, ты у меня. Потому — не знаешь, что с тобой будет. И никто не знает: под Богом ходим. Человек предполагает, а Бог располагает! Так-то, брат! Григорий, бери-ка стакан, — обратился он к парню. — Маланья, мы
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
